- Ты пережил "анти-эпифанию", вот как.
- Что?
- Теория такая, я сам ее изобрел, - сказал он. Живописью он тогда еще не занимался, а вот поболтать любил, это было задолго до того, как я купил
ему распылитель для краски. Раз уж на то пошло, я тогда тоже был просто-напросто болтун, а с художниками просто дружил. Я собирался стать
бизнесменом.
- В Боге плохо не то, что Он редко дает о себе знать. Наоборот, беда в том, что Он держит за шкирку и тебя, и меня, и всех; держит - и не
отпускает.
Как раз сегодня он, оказывается, провел день в музее Метрополитен, где полно картин, на которых Бог дает наставления Адаму и Еве, Деве Марии,
разным святым мученикам и т.д.
- Если верить художникам, такие моменты очень редки, но только встречал ты кретинов, которые верят художнику? - сказал он и заказал еще одно двойное
виски, а я, разумеется, заплатил.
- Эти моменты часто называют эпифаниями, и, уверяю тебя, они так же обыкновении, как обыкновенная домашняя муха.
- Понимаю, - сказал я. Кажется, Поллок тоже сидел там и прислушивался к разговору, хотя мы трое еще не успели прославиться как "три мушкетера". Он,
в отличие от нас, занимался живописью по-настоящему и болтать не любил. Когда Терри сделался художником, он тоже научился молчать.
- Значит, блаженно парил в космосе? - переспросил Китчен. - Прекрасный пример "анти-эпифании", редчайший момент, когда Господь Бог отпустил твой
загривок и позволил тебе на минутку стать человеком. Долго длилось это
ощущение?
- Может, с полчаса, - ответил я.
Он откинулся на спинку стула и с удовлетворением сказал:
- Вот видишь!
Курт Воннегут "Синяя борода"